Quantcast
Channel: Блог-платформа Your Vision
Viewing all articles
Browse latest Browse all 18101

О Казахстане. Это не любовь. Памяти Виктора Цоя

$
0
0

"Мои друзья всегда идут по жизни маршем...". Апогей нашего поклонения творчеству Виктора Цоя случился в 1995-м году, когда в алматинском Дворце спорта на концерте памяти (со дня гибели фронтмена "Кино" исполнялось пять лет), светловолосая и очень симпатичная гитаристка группы "Чёрный принц" спросила у звукорежиссера в микрофон: "Куда подключать бас?". Эхо вопроса прокатилось под высокими потолками, и толпа разнузданных городских неформалов тут же откликнулась протяжным воплем: "Сюдаааааааааааа!". Зал взорвался нетрезвым гоготом, а из казавшихся чудовищно огромными колонок уже летели, беспощадно вгрызаясь в уши и сердца, первые, известные всем и каждому аккорды "Группы крови". Три часа гитарных риффов, дружного подпевания и обильного поедания "Таласа" из бутылок-чебурашек с жёлтой этикеткой казались бесконечными. На сцене сменяли друг друга "Альтернативная Космонавтика", "Гимназия радости", "Вес Нетто" и даже, если мне не изменяет память, Джон Гиена из "Извергов" слабал какой-то киношный хит в своей фирменной "металлической" манере.

Я впервые тогда увидел, как алматинские рокеры, подражая кумирам, разбивают о сцену гитару.

"Мы в четырнадцать лет знали всё, что нам надо знать...". Это было время, когда никто ещё толком и не понял, что огромной страны больше нет, что перемены, о которых с надрывом пел Виктор Цой, всё-таки свалились нам на голову - все тогда жили по инерции, бунтарство и протест восьмидесятых дошли до Алматы с некоторым опозданием, поэтому в середине девяностых вся андеграундная тусовка города жила теми же лозунгами, переживаниями и надеждами. А с чего бы им было измениться? В то время Алматы был ещё не южной, а единственной и неповторимой столицей Казахстана и, по-прежнему, в душах, умах и сердцах оставался Алма-Атой - легендарным мегаполисом союзной республики. В серых дворах сонных городских микрорайонов мы с упоением горланили "Пачку сигарет", "Звезду по имени Солнце" и "Маму-Анархию" под бренчание расстроенных гитар и звон бутылок с китайским, тогда ещё не запрещённым пивом.

Мы, шестнадцатилетние и рождённые в СССР, не ждали никаких перемен - они происходили у нас на глазах, но мы их просто игнорировали - мы просто плыли по течению: одни переезжали на ПМЖ в другие страны, кто-то уходил "на тюрьму", кто-то умирал в заплёванных подъездах от передозировки грязной "ханкой", кого-то исключали из школы за налёты на склады первых казахстанских "коммерсов". Они ведь располагались прямо в средних школах - в нашей, например, целый подвал, где когда-то проводили занятия по НВП, отдали под гигантские нагромождения ящиков с израильской водкой "Stopka" и пивом "Tuborg" с бородатым дедом на тёмно-зелёных банках. Наступало время хозрасчёта и "невидимой руки рынка" - кто-то зарабатывал сдачей в аренду помещений, а кто-то их грабежами. Это были мы -  "дети проходных дворов...". Наши родители - высококвалифицированные советские инженеры от безнадёги подались в шоп-туры и не слишком законный бизнес. У них не было выбора - они делали всё, чтобы мы не заметили наступивших перемен.

Известный режиссёр Сергей Соловьёв, снявший тогдашний культовый фильм "Асса", позже сказал по этому поводу:

"...жизнь показала, что с песней «Хочу перемен» очень подозрительная история. Потому что я сам махал руками в той десятитысячной толпе в парке Горького. И вот в этой толпе — я готов дать расписку кровью — ни один не знал, каких именно перемен он хочет, и ни один по-настоящему их не хотел. Получилось так, что я с первой «Ассой», верьте или нет, послужил таким козлом-провокатором. То есть непростое, конечно, дело — орать: «Перемен!», не зная, чего именно ты хочешь".

А ещё чуть раньше, почти сразу после того, как танки Бориса Ельцина расстреляли здание российского парламента, я попал к знаменитой Стене плача на московском Арбате. На ней уже тогда практически не оставалось свободных мест, в глубоких выбоинах стояли зажжённые свечи, стену подпирали охапки гвоздик, а поблизости кучковались мутные личности в чёрных плащах и грязных джинсах. В руках они держали жёлтые гитары и поблёскивающие чекушки водки. Их девчонки носили железные цепи, разноцветные фенечки и кеды с изображением футбольного мяча. Я ещё не совсем понимал глубокую сакральность места, но папа был мудрее - плёночный фотоаппарат "ФЭД" негромко щёлкнул, и я навсегда остался у той стены, и в том времени.

"Они говорят, им нельзя рисковать. Потому что у них есть дом...".

Мы - сегодняшние тридцатилетние - не просто другие, и не просто из другой эпохи. Мы из другой страны, из другой культуры, мы воспитаны еще на тех, вечных ценностях, которые ещё не успели подменить "общечеловеческим" суррогатом. Мы - последнее советское поколение, дети интернационала. Мы не умеем делить людей по достатку, цвету кожи и разрезу глаз - и с удивлением, недоумением, а то и злостью смотрим на тех, кто пришёл вслед за нами. Мы тяжело вздыхаем, когда наши дети приходят с улицы и спрашивают: "А кто я по национальности?". Большинство из нас никогда не поймёт вкуса денег - больших и не очень. Нас просто этому не учили. Мы читали другие книги, смотрели другие телепрограммы и сидели на других уроках, с другими учителями.

Но нас - много. И мы  - последняя линия сопротивления. Мы вряд ли позволим вот так, просто, разрушить то, на чём мы стоим. И если "приходит время вставать", но "мы сидим, мы ждём", значит время ещё не наступило. А песни Цоя - это не любовь. Это то, что мы безнадёжно потеряли, но продолжаем за это цепляться в надежде остановить нашествие чужих.

"И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет,
Тебе найдётся место у нас.
Дождя хватит на всех..."

А на улице Тулебаева, на той самой знаменитой асфальтовой дорожке, отороченной пушистыми ёлками, мы, по-прежнему, на пару секунд останавливаемся. Смотрим по сторонам. Назад. Вперёд. В любую погоду - не обязательно, чтобы шёл снег и дорога была присыпана тонким слоем снежинок. Целое поколение пытались убить. Исподтишка, незаметно. Но мы встали, подкурили сигарету и пошли прочь. Только алые капли остались на белом снегу.

"Попробуй спеть вместе со мной. Вставай рядом со мной!".

PS: Ещё об Алма-Ате девяностых, Егоре Летове и ликовании картонного набата в посте "Пластмассовый мир победил"


Viewing all articles
Browse latest Browse all 18101

Trending Articles